Путь к трону. Князь Глеб Таврический - Александр Сапаров

Наступило хмурое утро. Падал редкий снег. А на душе у муромчан было пасмурно, под стать погоде. Уже весь город знал, что пропал князь. И сейчас все с надеждой смотрели на самого опытного воеводу. Магута уже стоял на стене, недалеко от главных ворот, и глядел, как по сигналу трубы пришедшие рати строились в боевые порядки, притом он никак не мог понять, что они сейчас будут делать. У него создалось впечатление, что войска вытягиваются двумя змеями в сторону ворот города. Но ни таранов, ни чего другого у нападавших не было.

Одна из таких змей остановилась у главных ворот Мурома и чего-то ожидала, вторая начала круто огибать стену, выходя за ней к малым воротам, уже ночью заложенным изнутри камнями и деревом. Воеводы обменялись недоумевающими взглядами, и Магута на всякий случай приказал усилить оборону северной стены. Вновь двойным сигналом прозвучала труба, и нападавшие остановились, как бы ожидая, что осажденные сами откроют им ворота.

Магута повернул голову, чтобы что-то спросить у соседа, и в этот момент его подбросило в воздух, по ушам ударил оглушительный грохот. Когда, шатаясь, встал на ноги, он практически ничего не слышал и только непонимающим взором обнаружил, что на месте городских ворот и части стены образовалась безобразная дыра, в которую неторопливо вливались бесчисленные ряды воинов Тьмутараканского князя.

Я сидел в княжеском тереме, в высоком кресле князя Ярослава. Только что от меня ушли представители горожан, которые выясняли у меня, какую виру они должны уплатить за поддержку своего князя. Ушли они недовольные, но я знал, что такую сумму серебра они соберут. С самого утра, когда мы почти бескровно заняли город, у меня не было свободной минуты. Два взрыва, которые разрушили городские ворота, полностью лишили муромчан способности сопротивляться. Разочарованные легкой победой половцы вышли из города и сейчас устраивали скачки по полям, жарили дичь и забранную у жителей скотину и с надеждой ожидали обещанного выкупа и дележки богатств князя Ярослава. Я же наконец слегка освободился и сейчас сидел и думал, как поступить с плененным княжеским семейством. И все же вроде додумался – и приказал доставить ко мне местного попа.

Пока попа искали, князя, княгиню и княжат рассадили за большим столом в зале, сам Ярослав сидел связанный и только зыркал на меня исподлобья. Он оказался крепким орешком и, как я его ночью ни уламывал, отказался приказывать защитникам города открыть ворота. Конечно, это было только потому, что мне не хотелось применять на нем своих методов. Но надо было думать о будущем и своем авторитете, так что пытки пришлось оставить.

– Ну что же, князь, – сказал я ему, – не хотел по-хорошему – будет по-плохому. Вот сейчас возьмем город и сами заберем все, что нам нужно.

Ярослав мне не ответил, только гордо скривил губы, явно показывая, что не верит моим словам.

– Ну не веришь – так не верь, – сказал я и закончил бесполезную беседу.

Когда через час князь, усаженный на самое удобное место для наблюдения, увидел взлетающие в воздух бревна, доски и кирпичи, он вытаращил глаза и только шептал молитвы. Руки его были связаны. Иначе он наверняка осенял бы себя крестным знамением.

После этого он замолчал и за сегодняшний день не проронил ни слова. Вот и сейчас он сидел за столом и мрачно смотрел на меня.

Его сыновья, приведенные в зал, сначала сидели молча. Потом, увидев, что никто не обращает на них внимания, стали шептаться.

Старший из них неожиданно встал и звонким ломающимся голосом закричал:

– Князь Глеб, почто ты пошел войной на нас и в полон взял? Не по Правде это!

Я спросил у муромского воеводы, стоявшего рядом со мной, как зовут парня, тот, услужливо нагнувшись, назвал мне имя.

– А скажи мне, Юрий Ярославович, что бы ты сделал с тем, кто пригласил на пир честной твоего брата и там бы предательски убил?

Юноша опешил:

– Я? Я бы его ноги к вершинам березовым привязал и разорвал Иуду на части, – выкрикнул он.

Сидевшая рядом с ним княгиня тихо охнула и заплакала.

– Ну вот, – сказал я, – ты сам твоему отцу и казнь назначил.

Парень побледнел:

– Быть такого не может! Батюшка такого злодейства никогда бы не совершил!

– А ты возьми и спроси у него сам – правду ли я говорю.

На князя уставились тревожно три пары глаз. Молодые князья, не искушенные в жизни и еще вчера слушавшие былины о подвигах богатырей, изо всех сил желали, чтобы это оказалось неправдой. Князь опустил голову – несмотря на бороду, на его щеках были видны красные пятна.

– Батюшка, скажи, что ты этого не делал! – закричал Юрий и продолжал с надеждой смотреть на отца.

После продолжительного молчания Ярослав Святославович заговорил:

– Дети мои, вы еще отроки и только готовитесь к службе ратной. В жизни может случиться всякое. Бывают случаи, когда приходится делать дела неприглядные, жестокие.

Надежда, видневшаяся на лице княжат, потухла, Юрий сел, но между собой дети уже не переговаривались.

В сенях послышался шум, и в зал вошел поп. Увидев его, я чуть не охнул. Он был, наверно, всего лишь на полголовы ниже меня. Зато в два раза толще – серебряный крест почти лежал на его животе. Он остановился, видимо привыкая к темному залу после света дня, затем сказал:

– Явился я, Глеб Владимирович, по твоей просьбе и только потому, что передали мне, что хочешь ты все решить без крови и по-христиански.

Его гулкий голос без усилий наполнил весь зал. Я встал с кресла и сказал:

– Добро пожаловать, отец Пантелеймон, прости, что вызвал тебя сюда. Но дела так обстоят, что без духовного лица никак не обойтись.

Я повернулся к князю Ярославу:

– Князь, сейчас ты должен целовать крест в том, что никогда в жизни ты и потомки больше не займете княжеского стола ни в каком граде, а ты примешь постриг и уйдешь в монастырь. Только в таком случае я могу оставить тебя живым. Твоих детей и жену я возьму к себе в Тьмутаракань. Обещаю, что место при мне они займут достойное. Если ты не согласен – тогда казнь лютая за прегрешения твои.

Княгиня зарыдала еще громче, а парни волчатами смотрели на меня.

По напряженному лицу Ярослава было видно, что он лихорадочно размышляет, что ему делать.

– Так мне, может, подумать время дашь, князь Глеб? – наконец нарушил он молчание.

– Нет! Нет у тебя времени думать, решай сейчас, – был мой ответ.

– Я согласен, – после недолгого размышления сказал он, – но если ты нарушишь свое слово и детей моих обидишь, Господь тебя накажет.

Все многочисленные присутствующие в зале были свидетелями, как перед иконами, стоя на коленях, князь Ярослав отрекался от власти и целовал в том крест святой. После этой процедуры он вышел, не глядя ни на кого, а вслед за ним выбежали его дети и жена.

Пантелеймон внимательно смотрел на меня.

– Знаешь ли ты, Глеб Владимирович, что тезка твой Глеб Владимирович – святой Глеб – был первым князем в граде нашем? Ныне Бог твоими делами указывает, что должен ты взять Муром под свою руку. Видно всем, как Господь тебе благоволит. Много уже в сем годе про подвиги твои слухов было, да такие, что не верилось в них вовсе. Будет сегодня народ тебя князем кликать – ты уж уважь, город наш, тобой разоренный, возьми под защиту свою.

Я слушал хитроумного попа и думал: «Вот же пройдоха. Знает ведь прекрасно, что живу я на краю земли, в Тьмутаракани. Значит, придется здесь воеводу оставлять, а воеводу, конечно, местного. А моим именем теперь половину князей пугать можно: кто захочет, чтобы к нему в гости пожаловали десятки тысяч половцев? Так что вряд ли кто из них рискнет занять место вакантное. Да надеется еще отец Пантелеймон, наверно, что теперь и виру поменьше сделаю. Ну уж нет! Мои воины должны знать, что война под моими стягами приносит не только победы, но и деньги.

– Отец Пантелеймон, я помню не только это, я помню, что здесь двадцать лет назад брат вашего бывшего князя Олег Святославович убил брата моего старшего Изяслава. Не мил моему сердцу ваш город, но, ежели весь народ меня попросит, постараюсь я неприязнь свою сдержать. И под руку свою его возьму. А жить я в вашем городе не буду. Посадника своего я позже пришлю, а до того времени подумай, с людьми посоветуйся, кого мне воеводой назначить, чтобы порядок в городе блюсти.

Я попросил Пантелеймона остаться на пир по случаю победы, и тот с явным удовольствием согласился. Дружинники Ярослава, после того как все узнали о целовании креста, также встали на колени передо мной и просили их простить, как обычно кивая на приказ, что делали войска во все времена. Магута ходил за мной как приклеенный, на лице его был все время написан один вопрос, который читался без труда: «Что это было???»

Он, в отличие от многих очевидцев, сразу понял, что взрывы – не колдовские заклятия, а какое-то вещество, которое так себя ведет при поджоге. Но спросить явно боялся. Я же не собирался всем подряд рассказывать о порохе, минах и пушках. А горожане, которые подозревали меня в сношениях с нечистой силой, после этих взрывов были сильно разочарованы, когда я отстоял вечернюю молитву в церкви и ничего со мной не случилось.